На улице уже темнеет, когда я не спеша поднимаюсь по длинной лестнице, ведущей на уютный чердак гражданина Личева. Нажимаю кнопку звонка, но вместо знакомого резкого звона внутри начинает звучать нежная старинная мелодия. Я вопросительно поглядываю на кнопку, чтобы убедиться, что не включил по ошибке радио вместо звонка. В эту минуту дверь открывается и показывается сморщенное, довольно улыбающееся лицо Личева.
Точности ради следует заметить, что улыбка старичка тут же стала сползать с его лица.
— Вы подключили радио к звонку? — спрашиваю я, чтобы он пришел в себя от неожиданности.
— Да нет… Но это тоже мое изобретение, — бормочет Личев.
— Ну что, может быть, пройдем? — снова спрашиваю, так как хозяин застрял в дверях, словно думает, что мы будем беседовать на лестнице, подобно квартальным сплетницам.
— Да-да, пожалуйста, — неохотно отодвигается старик. — Я, знаете ли, жду гостей…
— Я вас не очень задержу. Пока придут гости…
Обстановка на чердаке — точно та же, что была шесть дней тому назад. Ни бутылок, ни бутербродов, ни печенья, оставшегося от новогодних праздников — вообще, никаких признаков, что предвидятся гости. Постойте, постойте! Пища, кажется, имеется, только пища духовная: у стены, в нежных объятиях ползучего растения, стоит роскошный телевизор. Экран освещен. Диктор, уткнув нос в бумаги, читает информационный бюллетень.
— Это тоже ваше изобретение? — небрежно показываю на телевизор.
— Да нет, что вы.
— Марка зато хороша! Из «Корекома»…
По виду хозяина не скажешь, что комплимент его радует.
— У вас, если не ошибаюсь, пенсия довольно скромная? — говорю я, опускаясь в удобное старое кресло.
— Совсем скромная, — признается старичок. — Но и потребности у меня не такие уж большие. Стариковские… Словом, есть у меня некоторые сбережения…
— В долларах или как?
— Э, вы опять про доллары… Что я, дядя Рокфеллеру?
— Я не изучал ваше родословное древо. Но как я уже отметил мимоходом, этот аппарат куплен на доллары. Могу даже сообщить вам точную дату покупки. И даже имя человека, который вас сопровождал и покупал телевизор, очевидно, на ваши деньги.
— Если вы уже знаете всю эту историю, зачем же вы меня опрашиваете?
— Меня интересует не история, а предыстория: с чего это здруг Асенов отвалил вам целый телевизор?
— Но я уже говорил вам в прошлый раз: моя жена, то есть бывшая жена, должна мне определенную сумму, и она договорись с Асеновым, чтобы он расплачивался с ней за квартиру
— Покупками на доллары…
— Прошлый раз вы не говорили этого, а отрицали. Будьте внимательней, Личев, потому что несмотря на то, что, в принципе, уважаю пожилых людей, я вынужден предупредить вас, что вы понесете ответственность за свою ложь.
— Но разве…
— Подождите, — останавливаю я его. — Чтобы предостеречь вас от новой лжи, я хочу обратить ваше внимание на то, что Асенов должен был уплатить Гелевой за квартиру сумму, значительно меньшую, чем стоимость телевизора.
— Я как раз это и хотел вам объяснить. Это было нечто вроде аванса со стороны Асенова. Вроде услуги за услугу.
— За какую услугу?
— Я ведь уже вам говорил… — старик сконфуженно умолкает. — За то, что я собирал ему сведения об этой ничтожной женщине, на которой он собирался жениться.
— Верно, я забыл. Ну, в таком случае, сделка была весьма почтенной.
«Весьма почтенной, — думаю, глядя на аккуратный, уютный чердак. — И потом иди говори, что обстановка — это удостоверение личности человека, который живет здесь. Этот чердак должен быть жилищем невинного ангела».
Личев молчит, по-стариковски сложив руки на коленях. Потом поглядывает на меня украдкой, пытаясь угадать, что я собираюсь делать и вообще не думаю ли я уходить. И это будет. Жаль только расставаться с моим бархатным поглотителем усталости.
— Телевизор — не единственная ваша сделка, Личев. Вы и раньше прибегали к услугам Асенова, а еще раньше, до введения ограничений, сами покупали на боны.
— Но тогда боны продавались на улице…
— Да, но не валялись на улице. И цена их на черном рынке была довольно высокой.
— Я же вам объяснил — скромные сбережения.
— А в настоящий момент какую часть ваших сбережений составляют доллары? И где вы их храните?
— Я не понимаю, на что вы намекаете?
— Я не намекаю, а говорю прямо. И, чтобы быть искренним до конца, скажу вам, что в портмоне Асенова была значительная сумма долларов. Сумма, которую мы при осмотре не, смогли обнаружить.
Лицо старца, и без того не очень румяное, совсем пожелтело.
— Вы… вы меня просто убиваете подобными подозрениями… — Он беспомощно поднимает свои руки, скрюченные, как ноги у петуха. — Это просто ужасные подозрения…
— Само преступление еще ужасней.
— Но как вы можете допустить, что я совершил убийство?..
— Мы не говорим сейчас об убийстве. Речь идет о долларах…
— У меня нет долларов, уверяю вас…
— Ничего нет? Ни одной бумажки?
— Ну… в сущности, есть у меня одна бумажка. Берегу ее на черный день. Она тоже — из аванса…
— Покажите ее, мне надо взглянуть на этот аванс.
Старец поднимается и идет шаркающей, дрожащей походкой в кухню.
Оттуда доносится шум передвигаемой мебели или других предметов, потом хозяин появляется вновь, держа двумя пальцами вчетверо сложенную бумажку. Не нужно разворачивать, чтобы установить, что это сотня долларов.
— Как вы получили эти деньги?