Инспектор Антонов рассказывает - Страница 25

Спас замолкает на сей раз окончательно, продолжая в смущении рассматривать свои руки, хотя, вероятно, сгорает от желания поднять глаза, чтобы убедиться в эффекте.

— Этот новый эпизод, действительно, объясняет обстоятельства, связанные с покупкой ракии и прогулкой через окно, — замечаю я с абсолютным безразличием. — Вопрос в том, что не каждое объяснение отвечает истине. Надеюсь, что в данном случае отвечает.

— Чистая правда! — произносит с внутренним убеждением Спас.

— Тем лучше. Имя девушки?

— Это обязательно? — почти умоляюще спрашивает Влаев.

— А как же иначе?

— Антоанета Савова.

— Улица, номер?

Он сообщает, задыхаясь, адрес.

Наблюдаю, как он из кожи лезет, чтобы показать себя доброжелательным и раскаявшимся, и думаю о том, что, может быть, и не имеет прямого отношения к ходу расследования, но что вовсе не вредно установить.

— В прошлый раз вы выразили известную неприязнь по отношению к вашему отцу…

— Ненавижу его! И никогда этого не скрывал!

Голос Влаева приобретает свою обычную заносчивость. Взгляд его невольно направляется в сторону, как будто отец, о котором мы говорим, стоит там в ожидании своего приговора.

— И на чем основана эта ненависть?

— Как «на чем»? На том, что он оставил меня без отца.

Против подобного объяснения трудно возражать. И все же я настаиваю:

— Может быть, у него были причины уехать?

— Причины можно найти для всего. Только его отец — мой дед — почему-то не бросил его, как он бросил меня. Дед воспитал его и оставил хорошее наследство в Австрии, и на это наследство он мог бы воспитать и меня, послал бы меня учиться туда, куда я хочу, и не пришлось бы мне зубрить всякую муть и жить с этой истеричкой, моей матерью, которая и стала-то истеричкой из-за его подлости.

— Как вообще уехал ваш отец?

— Отпустили его получить наследство и вернуться, а он наследство получил, а вернуться забыл, забыл даже, что оставил тут жену и сына десяти лет, что вовсе и неудивительно, потому что он, пока был тут, все равно здесь не был, и тут он был или нет, знали лучше его девки, чем мы у себя дома…

— Вы считаете, что он испортил вам жизнь?

— А что еще можно считать? Конечно, испортил. И мне, и матери.

— Есть люди, которые не знают вообще своих отцов…

— Может, и есть. И мой, если бы сдох, то не к чему было бы придраться. Но он жив, понимаете, жив, и ни разу не вспомнил до сих пор, что бросил тут сына!

«Правильно, но сейчас речь идет не о нем, а о вас…», — хочу я сказать, но не говорю. Нет смысла.

Несколько ничего не значащих фраз, и я отсылаю гостя. Снова погружаюсь в свои мысли. «В сущности, ты должен был бы поставить этому твоему отцу памятник, — говорю я себе, — а не ненавидеть его. Памятник надо ему поставить, потому что он — единственное твое оправдание и перед людьми и перед собственной совестью! Великое оправдание. Достойное оправдание — и безделия, и пропущенных семестров, и отсутствия Человеческих интересов, и озлобления, и паразитизма. Трагедия человека-би- цепса: «Сбежал, вместо того чтобы обеспечить мне жизнь, отправить меня за границу и купить мне спортивный, фиат"».

Спортивный «фиат» — вот мечта людей типа человека-би- цепса. Раньше мы были куда скромнее. Толпились у квартальной лавчонки, где давали напрокат велосипеды, и терпеливо ждали. Большинство ожидало своей очереди получить за пять левов опьяняющее удовольствие от получасового полета на расшатанном велосипеде, полета, вызывавшего восхищение и благородную зависть окружающих.

Мы с моим другом Стефчо не имели такой возможности. Пять левов! Откуда у нас такое состояние! Поэтому мы стояли несколько в стороне и как бы совершенно равнодушно смотрели на группу избранников судьбы и на мороженое, которое они лизали с наслаждением. Но у нас со Стефчо тоже были известные, хотя и слабые надежды. Если бы здесь вдруг появился наш сосед и покровитель Киро, он бы покатал нас по очереди на раме велосипеда. Эту операцию хозяин лавочки запрещал, чтобы не лопались шины. Но мы ждали Киро за углом, ловко взбирались на раму и мчались вместе со своим благодетелем с головокружительной скоростью 20 километров в час.

А сейчас — спортивные «фиаты». Разумеется, в самом спорте, как и в самом «фиате», нет ничего предосудительного. Наоборот, пусть люди смело овладевают современной техникой. Но только не нарушая при этом законности.

Спортивный «фиат!» Если бы человек-бицепс получил его от своего заграничного отца, он тут же гостеприимно растворил бы для него свое сердце: «Входи, папочка, мой любимый». Потому что для «бицепса» нет лучше папочки, чем со спортивным «фиатом». И нет большей трагедии, чем отсутствие вышеупомянутого транспортного средства.

Но трагедии в сторону, остается история с Антоанетой. Понятно, Антоанета — не мираж, и она действительно существует точно по указанному адресу. И понятно, что эта история в целом подкрепляет два довольно хрупких пункта в алиби Спаса — покупку ракии и путешествие через окно. Однако Спас, как явствует из большинства показаний, весьма «слаб» по части женского пола. И все претензии на подчеркнутую мужественность и повышенную агрессивность как раз и являются выражением необходимости компенсировать эту «слабость» Спаса. С другой стороны, если все было так, как изображает Спас, он обязательно выложил бы это в критический момент нашего первого разговора. Он отлично понял, что ему грозит, и не стал бы умалчивать о подробностях, рассеивающих любые серьезные подозрения. Но все дело в том, что тогда этих подробностей еще не было в его голове. Потому что они еще не были кем-то придуманы и разработаны.